Королевский пурпур - Страница 2

Для Люси, однако, графиня была тем, кем она сама себя считала. Ее не смущало, что графиня живет в непрестижном районе Лондона, носит потускневшие туалеты и время от времени получает повестки в суд с требованием произвести необходимые выплаты. Люси постучала в дверь спальни, получила разрешение войти и нашла свою хозяйку удобно устроившейся на высоко поднятых подушках в кровати невероятных размеров, больше похожей на катафалк. На коленях у графини все еще лежал поднос с утренним завтраком, и она тут же стала жаловаться, что китайский чай плохо заварен.

— Ну почему Августина кладет так мало заварки? — возмущалась графиня. — Она же прекрасно знает, что я люблю крепкий чай! А если у нее иссякли запасы, пусть сходит в ближайшую лавку и купит еще.

— А за какие деньги, мадам? — мягко спросила Люси.

Старая леди на какое-то время опешила, а потом раздраженно пожала узкими плечами, укутанными в несколько шалей.

— Деньги? Какая мерзкая тема для такого раннего утра!

Она улыбнулась Люси. Улыбка была приветливая, очаровывающая, но с какой-то мольбой, отчего у Люси упало сердце.

— Люси, милочка, подбросьте-ка угля в камин да как следует помешайте кочергой, чтобы видно было пламя.

В спальне уже было так тепло, что Люси с радостью бы ринулась к окну и раздвинула занавески — они все еще оставались плотно задернутыми — да распахнула бы окно, чтобы в комнату ворвались бодрящее весеннее солнце и свежий воздух. Это развеяло бы душную смесь запахов плесени, различных притираний, сажи невычищенного камина и пыли, накопившейся в мебельной обивке за жизнь нескольких поколений. Но Люси понимала, что не отважится на это, не станет рисковать своей пусть неоплачиваемой, но важной для нее работой, не посмеет подвергнуть графиню опасности внезапно оказаться на сквозняке и, не дай Бог, простудиться.

Поэтому Люси разожгла огонь в камине, отставила в сторону ведерко для угля, чтобы потом наполнить его (она сделает это сама, когда пойдет вниз, нужно же пощадить больные ноги Августины!), а потом подошла к кровати, присела на краешек и помахала перед носом графини пачкой счетов.

Графиня продолжала улыбаться — она была одной из самых приветливых старых дам, с которыми Люси приходилось сталкиваться, — хотя глаза у нее слегка прищурились.

— Что это у вас, Люси mia? — В число ее ласковых обращений входило множество слов, употреблявшихся на континенте, а иногда графиня употребляла даже ирландские выражения. — Похоже, это нечто, судя по выражению вашего лица, не столь приятное, как газеты, хотя и теперь в них бывают восхитительно жуткие заголовки.

Люси объяснила, что это счета от разных торговцев, настаивающих, чтобы им заплатили, и графиня потребовала очки: она решила внимательно изучить каждый счет. Она принялась рассматривать счета, словно это были расшифровки стенограмм, требующие максимального внимания и чрезвычайно ее интересующие; затем она сказала, что Августина — плохая домоправительница, и вся беда в том, что ее учили быть хорошей горничной, а вовсе не тому, как вести хозяйство.

— Кружева она починит лучше, чем любая женщина ее класса, — заметила графиня, — и много лет назад она умела так причесать меня, что я всегда была довольна. Но теперь у меня уже нет волос. — Сейчас, когда графиня сидела, опираясь на подушки, ее парик из довольно безобразных рыжих локонов явно сбился набок. — И все, что мне теперь нужно, это чтобы кто-то творил чудеса на кухне и наводил строжайшую экономию, чего не может эта старая дуреха. У нее не хватает мозгов, чтобы справиться с торговцами, которые должны кланяться и не заноситься. Ишь чего вздумали! Требовать деньги!

Тут Люси почувствовала, что должна возразить и горячо вступиться за Августину. Она заявила, что несчастная старая служанка слишком утомлена и к тому же у нее тяжелый ревматизм. Люси сказала, что в течение многих лет Августина совершала на кухне настоящие подвиги и что только очень преданный слуга будет так экономить, как она, добиваясь невозможного. Никто другой не взял бы на себя труд обслуживать графиню и выполнять ее желания при таких мизерных средствах, не получая за это ни гроша, да еще день за днем, неделю за неделей, год за годом кормить трех собак. И все это даром — ничего, кроме любви графини, она не получает взамен.

Собаки — Митци, Карл и Генрих, — втроем расположившиеся под одеялом в разных концах кровати, ответили на упоминание о них довольно резвыми движениями. Отчего затряслись кисти на выцветшем пологе, а три длинных лоснящихся хвоста виляли, словно отбивали время подобно метроному.

Откинувшись назад, графиня с интересом рассматривала Люси и думала о том, что ее компаньонка очень хороша собой, ей идет гневный румянец, но она будет еще краше, если ее подстричь и придать волосам какую-то определенную форму, а еще одеть в платье более красивой расцветки, чем то, что на ней сейчас.

Ну что это за платье! Серое, как грифельная доска, а воротничок и манжеты, когда-то белые, пожелтели из-за частых и поспешных стирок и отглаживания. И во всяком случае, это платье выглядит скорее как униформа, а девушке со светлыми, словно шелковое облако, волосами и с характерной для англичанок бело-розовой, словно яблоневый цвет, кожей не пристало носить униформу, особенно если эта форма тесна под мышками и чуть расползается по шву вдоль спины.

— Скажите, дорогая моя, — ласково начала графиня, — скажите, какое жалованье я вам плачу и когда вы получали его… э… в последний раз?

Щеки Люси вспыхнули еще ярче, потому что в этот момент она вовсе не думала о своем жалованье и никак не собиралась размахивать боевым топором ради себя самой. Однако ей с детства внушали, что она должна всегда говорить правду, а графиня бросила на нее такой блестящий и требовательный взгляд, что в серых глазах Люси выразилось смятение.