— Вы же заплатили за все это не меньше двухсот фунтов, — сказала она.
— Чуть-чуть больше, — удовлетворенно уточнила графиня. — Но игра стоит свеч, дорогая, давно я уже не получала такого удовольствия! И потом, я обещала, что, если вы выручите две тысячи за брошь, вы получите все вам необходимое… — Внезапно она запнулась. — Вы не забыли позвонить утром в «Сплендид»? Заказали столик?
Люси подтвердила, что столик заказан, и это очень ее беспокоит.
— А в чем… в чем пойдете вы, мадам? — робко спросила она, опасаясь, что графиня так вырядится на потеху многочисленным официантам, что она не выдержит подобного испытания. Как жалко, что они не купили вечерний туалет и для графини! — Я имею в виду вечером, в ресторан?
Графиня улыбнулась с еще большим удовлетворением:
— О, я что-нибудь себе найду. На чердаке в чемоданах полно нарядов, когда-то я их носила. Надо только достать их оттуда.
Августина принесла херес. При виде прозрачного шелкового белья, развешанного на стуле, она чуть не уронила поднос с бокалами и бутылкой вина.
— Если мадемуазель намерена носить такое, — с круглыми глазами заявила она, уставившись на тонкую, как паутинка, ночную рубашку, — то через неделю она заработает двухстороннюю пневмонию.
Люси не доводилось обедать в дорогих ресторанах, а в таких, как в отеле «Сплендид», и подавно, но несколько часов спустя она уже входила туда следом за графиней. Графиня в своем наряде из темно-лилового бархата и с щегольской маленькой тиарой на неестественно рыжих волосах выглядела замечательно. Даже Люси увидела в ней что-то царственное — умение держаться, уверенность в себе, какое-то священнодействие, присущее лишь титулованным особам.
С бархатным лиловым платьем Августина сотворила чудо. Когда его вынули из чемодана, принесенного с чердака, оно было страшно измято, но преданная Августина отпарила и отгладила его, подштопала кружевную накидку, и к тому времени, как графиня собралась одеваться, платье было полностью отреставрировано.
Августина проследила за тем, чтобы графиня не слишком увлекалась румянами и помадой, и строго ограничила количество колец, которыми предстояло унизать пальцы. Тем не менее когда графиня, входя в отель, величаво взмахнула рукой, кольца так и запылали — их оказалось вполне достаточно.
При входе в ресторан их встретили нижайшими поклонами. Столик для них был приготовлен довольно близко от центра зала, так что пройти к нему незамеченными не удалось. Взгляды всех присутствующих устремились на них, едва они появились, — графиня так кокетливо обмахивалась своим забавным крошечным веером и настолько отличалась от большинства сидящих в зале, что с той минуты, как ее наконец бережно усадили за стол, любопытство окружающих все росло.
Люси в ее бледно-розовом шифоне тоже достались восторженные взгляды, но основное внимание привлекала графиня. Та была в превосходном настроении, и общее любопытство ничуть не смущало ее, и она держалась непринужденно, как если бы ужинала у себя дома. Она громко призывала Люси восхититься розами в центре стола, полюбоваться тускло-золотым ковром и стройными колоннами, поддерживающими потолок. Графиня вспоминала, что в прежние времена, то есть по крайней мере лет тридцать назад, когда ей частенько доводилось обедать в «Сплендиде», ковер был темно-красным, цвета бургундского вина. Вооружившись лорнетом, она с нескрываемым интересом изучала все и всех, кто попадал в поле ее зрения, и громко комментировала свои наблюдения: дамы, по ее мнению, в былые времена выглядели несравненно лучше, да и теперешние молодые девушки не заслуживают особых похвал. Одеты они не так, как следует наряжаться, отправляясь в ресторан, да и мужчины не блещут туалетом.
Слушая ее громкие замечания, Люси чувствовала, что краснеет до ушей, и потому обрадовалась, когда официант подал им обеим по огромному меню и старой леди пришлось переключиться на изучение блюд.
Но и тут графиня не стала спешить и принялась подробно объяснять Люси каждое название. Французским она владела прекрасно, и трудностей в переводе названий у нее, в отличие от Люси, не было никаких. Но она желала знать, из чего приготовлено каждое блюдо и готов ли шеф-повар рекомендовать его. В какой-то момент Люси испугалась, что она потребует вызвать в зал шеф-повара, поскольку сообщила официанту, будто в прежние дни именно так и поступала; но к счастью, здоровый аппетит старой дамы взял верх, больше тратить время на выбор блюд она не стала, и шеф-повар мог оставаться непотревоженным в громадной кухне ресторана.
Однако официант, подающий вина, был подвергнут допросу с пристрастием о качестве вин, месте их изготовления, сроке выдержки и тому подобном, и только после долгих обсуждений графиня наконец распорядилась подать шампанское, подчеркнув, что оно должно быть самой лучшей марки. А когда подали заказанные ею для себя устрицы, она настояла, чтобы официант стоял рядом на случай, если первая из попробованных окажется недостаточно свежей.
Удостоверившись, что устрицы отличные — свежее не бывает, — графиня расплылась в улыбке, переключила внимание на хлеб и масло и заявила, что, если бы Августина умела резать хлеб так же тщательно и не давала ему черстветь, ей бы цены не было.
Люси отказалась от устриц и копченой лососины, но не устояла перед супом, и, пока графиня с поразительной скоростью уничтожала устриц, девушка медленно ела свой суп и старалась не подавать виду, как она ошеломлена окружающей роскошью. Чувствуя на себе любопытные взгляды, она надеялась, что волосы ее, уложенные в шиньон, не растрепались, в ушах Люси поблескивали маленькие жемчужные сережки. Правда, они были не из лучших, но других драгоценностей у нее не было.